Баскетбол - Страница 6

И пока мяч летел — Антон успел понять, что Сашу больше не увидит.

«Что ты знаешь о справедливости?»

Почему — Саша?! Он, Антон, добровольно отказался от поблажки. А Саша — тот всегда боялся пойти на общих основаниях…

«Людовик меня поменяет, если только что…»

И вот он, Антон, играет с каким-то Данилкой.

…Этот подросток был решителен и самоуверен. И он был на полголовы выше Антона; игра шла по кругу: Данил прижимал Антона к линии, мяч выходил в аут. И снова: Данил прижимал Антона к линии…

— Хорошо, — сказал Людовик. — Мэл, Антон, обождите меня недолго.

И ушел за забор — вместе с Данилом.

— Менять будет, — сказал Мэл.

— Что? — не понял Антон.

— Этот не годится.

— А чем ему не угодил Саша?!

Мэл пожал плечами:

— Ведь это он себе выбирает игроков, а не я и не ты… Правда?

И в ту же секунду появился Людовик с другим парнем — это был ровесник Антона, затравленный, мосластый, в поношенной флотской тельняшке.

* * *

Когда счет в новой игре сделался две тысячи сто восемь — две тысячи девяносто в пользу команды Мэла, Людовик отложил армейский автомат. Антон еще не видел огнемета — но знал, что он непременно появится; он знал это но все равно рванулся к кольцу. Зная, что заколотит.

Мяч был оранжевый, а огонь — белый. Если смотреть изнутри. Белый с тонкими черными веточками, похожими на кровеносные сосуды.

И Антон бежал и горел — долго, несколько длинных секунд. В огне сворачивались листья каштана. И листы чьих-то писем — детский почерк; и оплывали, будто льдинки, цветные и черно-белые фотографии… Они с Ленкой на море. С «сувенирным» видом за плечами. Ленка улыбается и обнимает Антона за шею. Ленка в тонком халатике на мокрое тело. Ленка…

«Мама! Забери ты меня из этого лагеря. Тут скучно, в девять вечера спать, и все время дождь. И вожатый противный. Я жду тебя в воскресение…»

Когда Антон смог открыть глаза, в воздухе все еще пахло паленым. И ноги в кроссовках стояли кругом — в серых и синих кроссовках; потом блеснула будто яичная скорлупа, и белые, как пароход в далеком море, большие тяжелые кроссовки выплыли откуда-то и остановились у Антона перед глазами.

— Вставай, — сказал Мэл.

Копоть была всюду. И — запах.

— Теперь ты имеешь представление о месте, куда так просился, — сказал Мэл Антону на ухо. — Поэтому соберись и играй дальше.

* * *

Вода стекала в забранную решеткой дыру посреди душевой. Ребята говорили вполголоса и косились на Антона с опаской. Новенький — его звали Кирилл сидел на корточках, обхватив руками стриженую голову. Вода была черной. Копоть никак не желала отмываться.

* * *

— Мэл…

— Да?

— Я ведь не могу ничего исправить… Ничего вернуть. Ведь не могу?

Мэл хмыкнул:

— Ты хочешь, чтобы я тебя утешал?

— Нет, — сказал Антон. — Я просто спросил. Я подумал… Ведь трудно забросить мяч под огнеметом, правда?

— Трудно, — согласился Мэл.

Антон отвел глаза. Посмотрел на свои руки. Ладони были серые как пепел.

— А что, если кто-то сделает? Это? Забросит в огне?

Мэл некоторое время его разглядывал, а потом вдруг расхохотался:

— Ты хочешь торговаться, что ли? Нет — я тебя правильно понял? Ты хочешь заключить договор?

У него были ровные острые зубы. Большая слива на футболке переливалась всеми оттенками синего.

* * *

Счет был пять тысяч сто тридцать шесть на пять тысяч двести в пользу команды Мэла. Новичок Кирилл был очень хорош в игре, но слаб психологически. Всякий раз, когда в спину ему ударяла автоматная очередь, он умирал всерьез и надолго; его приходилось едва ли не силой поднимать с подмерзшего снега и пощечинами приводить в чувство. И долгие минуты после этого Кирилл мыкался по площадке, будто слепой котенок; команда Людовика теряла очки, и Антон знал, что скоро придет очередь огнемета.

Пришла.

Антон выпрыгнул с линии штрафной — и увидел Вову, который рвался к кольцу и был совершенно открыт. И Антон паснул, и Вова обязательно заколотил бы, если бы тонкая огненная струя, прицельно выпущенная Людовиком, не превратила его в пляшущий факел. Мяч ушел в аут. Новичок Кирилл сел на снег. Антон подошел к черной кукле, которая еще секунду назад была Вовой, и которая через секунду снова станет Вовой, грязным и отвратительно пахнущим.

— Моя очередь, — сказал Антон угрюмо. — Вытащишь на себя меньшего Славика и паснешь мне… Понял?

И Вова кивнул.

* * *

…Внизу был зеленый двор. Большие каштаны. Машины у соседнего подъезда. Провода. Скрежетал жестяной козырек. Приглашающе покачивались кроны. Мягкими струями изгибались облака, звали полетать…

Опрометью, как нашкодивший кот, он кинулся прочь от края крыши. Спотыкаясь, путаясь в какой-то проволоке, налетая на антенны, снося все на своем пути — прочь, на лестницу, в полумрак. Шестнадцатый этаж. Пятнадцатый. Четырнадцатый… Кто-то отшатнулся с дороги:

— Ты чо, сдурел?

(Огонь мешал и думать, и видеть. Мяч был белый. Все было снежно-белое. Пальцы уже лопнули, обуглились, но глаза еще видели белый-белый свет этого последнего огня. Пламя было плотное, будто желе. Белое с черными прожилками. Антон успел увидеть, как над кольцом со сгоревшей сеткой… К тому моменту его уже не было, он сам уже почти сгорел… Опускается большой, неправильной формы мяч, будто голова снежной бабы… Катится по краю кольца — и валится внутрь…)

Он выбежал на этот незнакомый двор, под это незнакомое солнце, под взгляды незнакомых старушек. Тех старушек, которым так и не пришлось стать свидетелями его полета…